На самом деле это было началом урока терпения.
Каждый час, проведенный в стенах этого огромного храма – с потолком, без стен, среди тысяч таких же, как я, выковывал, как выяснялось, во всех нас терпение, смирение и понимание. Само время, тянущееся поначалу, казалось, бесконечно и так бессмысленно, стало нашим учителем.
10 раз входила я сюда в ожидании чуда, каждый раз открывая частичку себя, борясь с собой, расстраиваясь, неудержимо плача, тихо смеясь.. 10 раз лицезрела и ощущала человеческую божественность, утешаясь, радуясь и получая ответы на свои вопросы. На 3-ий раз он выехал в центр и просто сидел, разглядывая молча зал, позволяя себе быть увиденным почти полчаса, успокаивая время от времени затрепетавший зал легким движением руки. Потом стал раздавать халву, сладкую, упакованную в пакетики – многочисленные его помощники разносили ее по всему храму, давая в руки каждому из нескольких тысяч.
«Сладость – это радость и бог – это радость», говорит Саи Баба. Я и впрямь, откусив кусочек и завернув остаток обратно – домой отвезу – почувствовала себя просто по-детски счастливо.

Что же касается многочасового ожидания, то только на 6-ой раз я, наконец, перестала раздражаться, вернее, бороться со своим раздражением – на то, что когда не приди, все где-то рядом одна и та же болтливая русская с неугомонным ребеночком, что жмутся и жмутся, продвигаясь поближе и захватывая все твое личное пространство, привыкшие с детства к такой позе, аборигенки.
Я перестала сопротивляться этому общему дыханию зала и взирать на него словно со стороны, а постарались слиться с ним. Это оказалось увлекательной игрой, мне показалось, что я понимаю суть происходящего. Однажды Саи Баба не приехал на утренний даршан, но зал, казалось, это знал. И я с ними – тоже знала. А однажды вечером, проводив его песнями, я не стала вставать, потому что явно почувствовала, что он вернется, и опять забили колокола и он вернулся, и проехал в 2-х метрах от меня, и мы опять пели песни и хлопали в ладоши.

Все это пришло не сразу.
Как хорошо, что мы все-таки могли выговориться, и, не скрывая чувств и тревог, выплеснуть это все, собравшись вместе перед сном в нашей комнате!
То, что группы, отправляющиеся к Саи Бабе, формируются свыше, уже не подлежало сомнению. Энергии, рожденные на даршане, объединялись, делились на всех, многократно усиливаясь, а жемчужинка, приоткрывшаяся одному, становилась достоянием всех.
Впрочем, как и болезни, охватившие практически всех – кого раньше, кого позже, кого легче, кого сильнее.
Меня «отключило» после первого же даршана. Сидение на пятой точке с согнутыми коленями, подпертая сзади и с боков да в напряженном ожидании в течение 3,5 часов скрутило меня в радикулите, дав мне три дня на размышление и очищение. Три дня ходила я вокруг да около и храма и своих ощущений, сидела, медитируя, за забором во время даршана, слушая песни и уговаривая себя, что, видимо, еще не готова, не пускают пока, превозмогая боль, делала упражнения, перед сном мне делали массаж, ночью приходили отвратительные сны, а утром – удивительные откровения.
На третий день «взлетела» температура, поменялось настроение. Бхаджаны, исполняемые «за забором», показались грустными и тягучими, в медитации не плясалось, как это было вчера, на сердце была тяжесть и одиночество. Хотелось – уже хотелось – туда, в храм, чтоб увидеть, разобраться, что же происходит? У калитки собралось много желающих лицезреть Саи Бабу, выезжающего после даршана из храма.
Его вывезли, повернули лицом к нам. Он смотрел долго и как-то горестно. Не подняв, как обычно, руки для благословления, уехал в свои покои.
Осталось щемящее чувство боли. И желание помолиться за него. Великий и всемогущий, как тяжело ему в старом немощном теле, в котором он сознательно мучается, как в теле земляной букашки – зная, что там, над землей есть солнце и уговаривая нас в это солнце верить…

Видимо, не только мне так показалось. После даршана заговорили о родителях, матери Саи Бабы, Хануме, купили гирлянды живых цветов и отнесли на место ее захоронения. Взглянув в глаза Ханумы, тревожно как-то глядящей с портрета, осыпанного цветами, прежде, чем просить за детей своих, искренне просила здоровья сыну ее..